27.04.2016 в 17:32

Пишет  gerty_me:

DAI, мини: "Что подарить женщине, которой ничего не нужно"

Гет я пишу один раз в году. И всегда на День Рождения Барбры. Это у нас уже такая традиция. Я слишком часто злоупотребляю способностями Барбры, а она всё меня терпит.
Так что...

ДОРОГАЯ БАРБРА!!!

Поздравляю тебя с Днем Рождения! Ты - талантливый художник! Развивай свой талант дальше! Желаю тебе заниматься в жизни только тем, чего ты хочешь сама! (ну, так не бывает, конечно, но можно к этому стремиться)
Люблю тебя очень

Название: Что подарить женщине, которой ничего не нужно
Посвящение:  Barbara Wild
Автор: Герти
Фандом: Dragon Age: Inquisition
Размер: мини, ~ 2000 слов
Персонажи/пейринг: Каллен/Эвелина Тревельян, Дориан
Жанр: флафф и романс
Рейтинг: NC-17
Предупреждение:Обсценная лексика. Эвелина - не принцесса
От автора: Поскольку я примерно знаю отношение Барбры к персонажам Инквизиции, я выбрала для текста трёх её любимых героев в нужной раскладке

– Так зачем ты меня вызвал, командор?

Каллен поднял голову от стопки отчётов и посмотрел на Дориана. Тот стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и с явным неодобрением рассматривал скромную обстановку командорского кабинета.

– Мне нужен твой совет, – сказал Каллен и махнул рукой в сторону старого колченогого кресла, приглашая сесть.

Дориан отрицательно покачал головой. Ну да, конечно. Как можно было вообще подумать, что Дориан усядется на что-то столь… грубо сколоченное. Вся мебель в обители Каллена была старой и плохо соструганной. Поменять на что-то если не изящное, то хотя бы добротное руки не доходили.

– Весь внимание. – Дориан сложил руки на груди в своём любимом защитном жесте, словно бросал вызов всему миру, а мир бросал вызов ему. Что было не так уж далеко от истины, между прочим.

Каллен решил переходить сразу к делу. Не сказать, чтобы они с Дорианом питали друг к другу глубокую симпатию. Каллен ревновал к нему Эвелину, Дориан искренне считал, что нет в Скайхолде, да и во всём Тедасе мужчины, достойного его дражайшей подруги. Единственное, в чём они сходились, это то, что Эвелина была прекрасной, идеальной во всех отношениях женщиной: сильной, резкой, красивой, слегка безумной в своей одержимости спасти мир, непреклонной, решительной, отважной, и ещё много-много замечательных качеств, перечислением которых Каллен мог бы исписать целую книгу.

Командор был достаточно разумным человеком, чтобы понимать – ему сильно повезло, что лучший друг Эвелины имел склонность к мужчинам. Каллен вовсе не был уверен, что Эвелина предпочла бы его Дориану, окажись тот обычным мужиком, жаждущим женских прелестей. Хотя Дориан и обычность – это два полярных понятия. Имперец был уникальным – как яркая заморская птица в стае воронья. А Каллен… Он был обычным солдафоном, куда уж ему до яркости…

Обжигающая ревность змеёй поползла по коже. Это случалось каждый раз, каждый грёбаный раз, когда Каллен видел Дориана. Он прижал ладонь к груди в надежде успокоить ноющее сердце.

– У Эвелины скоро день рождения. Ты её лучший друг.

– Очевидно. – Дориан смотрел на него так, словно сильно сомневался в его умственных способностях.

– Мне нужен твой совет. Что ей подарить?

Сидевший на подоконнике ворон каркнул что-то укоризненное и улетел. Некстати подумалось, что даже ворон был бы лучшим советчиком, чем Дориан. О чём Каллен вообще думал, когда позвал его?

Дориан отлепился от косяка и подошёл к столу, окинул Каллена пытливым взглядом с головы до ног. Пятна грязи он на нём искал, что ли… Каллен одёрнул подолы куртки, мельком глянул на сапоги – вроде всё чисто и опрятно, и не на что там смотреть.

– Интересно, – протянул Дориан, приподнимая уголок губ в намёке на улыбку. – Что же подарить женщине, у которой всё есть? Что же подарить женщине, которая терпеть не может свой день рождения, не любит цветы, презирает драгоценные металлы, и которая совершенно не романтична?

– Загадка, – согласился Каллен. – Так что?

– А человек, которого она любит, – продолжил Дориан, экспрессивно взмахнув рукой, – эмоционально зажат и по-юношески скромен. Сколько тебе лет, Каллен? Сорок? Пятьдесят?

– Это к делу не относится. – Каллен почувствовал, что покраснел. Совсем несоответственно возрасту, это точно.

– Перестань отсиживаться в своей конуре, закопавшись по горло в отчёты. Всё, что ей нужно – это любимый мужчина в постели. – Дориан развернулся и пошёл обратно к двери, всей своей безупречной осанкой демонстрируя, что разговор окончен.

Каллен даже возразить ничего не успел. Попросил совета, называется. Получил в ответ только оскорбления.

– Раздетым! – крикнул Дориан, уже будучи за дверью.

Интересно, сколько солдат его при этом слышали. Каллен зарделся пуще прежнего и почему-то улыбнулся.

***

Дарить себя Каллену ещё никогда не приходилось. От этого было неловко и волнительно, трепетало в груди и в животе, и при этом никак не удавалось избавиться от сомнений: а понравится ли Эвелине такое наглое вторжение в её покои, а не сочтёт ли Эвелина его поведение дерзким, а не решит ли она, что командор в самом деле сошёл с ума?

Каллен всё-таки принёс цветы в комнату – синие и жёлтые, он не знал их названия. Сбегал с утра в горы и сорвал – цветы росли прямо из снега. Смелые, красивые, изящные, они пробивались к солнцу. Своим упорством и жаждой жизни они напоминали ему Эвелину.

Каллен зажёг свечи, потому что их мягкий рассеянный свет придавал комнате уют и привносил нотку романтизма. Поставил на столик бутылку дорогого вина, купленного ещё во время первой поездки в Орлей. Отдал за неё чуть ли не половину своего жалования, но не жалел об этом ни капли. Эвелина не любила цветы и драгоценности, но обожала дорогие вина. Она знала в них толк, регулярно их покупала; правда, распивала в основном с Дорианом. И это была ещё одна причина, почему Каллен так недолюбливал имперца и всё ещё ревновал к нему Эвелину.

Солнце почти скрылось за горными вершинами, крепость накрыли сумерки. Ожидание тяготило Каллена, но он терпеливо вслушивался в окружающую его тишину в надежде услышать знакомый топот.

Эвелина строго-настрого запретила даже упоминать про свой день рождения, не то что праздновать. И уж тем более запретила дарить ей подарки. И сейчас Каллен готовился нарушить запреты. Он снял куртку и аккуратно повесил её на спинку стула. Поставил рядом сапоги, сложил нижнюю рубаху, штаны, подштанники. Немного помедлил, прежде чем снять исподнее, но потом решился. Стащил рывком, запинал под стул, чтобы не было видно. Кожа тут же вся покрылась мурашками от зябкого воздуха. Каллен сделал несколько физических упражнений, чтобы разогреться.

На лестнице раздались шаги.

Он провёл пару раз рукой по члену, вызвав в памяти картинки с обнажённой Эвелиной. Член тут же встрепенулся, набух от приливающей крови, прижался к животу, как послушный солдат. Каллен быстро перевязал его алой шёлковой лентой; зря он, что ли, тренировался целую неделю. А потом лёг на разобранную постель, вытянувшись и сложив руки за головой. Хотел было развести ноги, но смелость его к тому моменту иссякла, а вот волнение вернулось в утроенном количестве.

И он снова покраснел. Вот же хрень… Не в силах больше скрывать собственное смущение, Каллен закрыл глаза.

– Блядь! – раздалось знакомое ёмкое ругательство.

Каллен открыл глаза и уставился на Эвелину, уставившуюся на него.

– С днем рождения, – выдавил он из себя, невероятным усилием воли удерживаясь от того, чтобы не прикрыться одеялом.

– Охренеть! – Эвелина зажмурилась. – У меня видения. Это от усталости. Точно видения.

– Эвелина! – Каллен повысил голос.

Девушка не обратила на него никакого внимания. Так и стояла зажмурившись.

– Надо позвать Дориана, – пробормотала Эвелина. – Если он увидит то же, что и я…

Каллена окатила такая волна ужаса, что он буквально взлетел над кроватью.

– Не надо Дориана! – взревел Каллен, подскакивая к девушке. – Почему, демоны тебя подери, ты вспоминаешь Дориана, когда я голый в твоей постели с грёбаным бантом на члене?

Эвелина открыла глаза и потыкала пальцем в его грудь.

– Живой, – констатировала она. – Ты часом не демон желания? Надо позвать Дориана, пусть проверит, не демон ли ты желания!

– Эвелина! – Каллен понял, что от гнева сейчас просто взорвётся. Ярость клокотала в груди огненным шаром, и он, наверное, выглядел действительно смешно. Мысль эта несколько остудила его пыл. – Это я, собственной персоной. Но теперь я совсем не уверен, что ты хочешь видеть в постели именно меня, а не этого самодовольного имперца.

Эвелина вкатила ему такую затрещину, что Каллен еле удержался на ногах. Он покачнулся и схватился ладонью за горящую щеку.

– Я даже извиняться не буду, – заявила она, быстро расстёгивая камзол. – У меня только один возлюбленный, и это ты, Каллен, мать твою, Резерфорд. И если ты впервые за всё время, что мы встречаемся, сам пришёл в мою комнату и разделся, я имею право удивиться? Я полгода за тобой бегала, блядь! Прижимала к стенам в твоём кабинете, приставала к тебе на крепостной стене, и ни разу, Каллен, ни разу ты не приходил ко мне!

– Я не хотел тебе надоедать! – рявкнул Каллен в ответ. – Ты же Инквизитор! У тебя в голове один Корифей и планы по спасению Тедаса, и ты каждый день устаёшь так, что мне больно на тебя смотреть, и хочется убить каждого, кто лезет к тебе со своими мелкими проблемами. И я, я такой же! Мои проблемы мелкие и не стоят твоего внимания. И моя любовь к тебе – это тоже проблема! Она тебя отвлекает!

– Ой, дура-а-ак, – Эвелина посмотрела на него точь-в-точь, как Дориан утром. С тем же сомнением в его умственных способностях. – Любовь – это не проблема. Любовь к тебе – это то, что даёт мне силы вставать по утрам и двигаться дальше.

Каллен бы мог рассказать ей про Хоук и что с ней сделала любовь к мятежному магу. Он мог бы рассказать ей про малефикара, которого любовь к покойной жене превратила в маньяка. Он мог бы, но не станет. В редкую минуту пьяных откровений Дориан говорил ему, что любовь может быть созидательной и разрушительной, и какой она будет у него с Эвелиной, зависит только от них самих. Каллен ещё хотел сказать тогда: «Тебе-то откуда знать, имперец? Разве ты любил в своей жизни?», но посмотрел на его пустой взгляд и не стал. Кажется, любовь Дориана, когда бы она там у него не случилась, тоже была разрушительной. А ещё он подумал, что сделает всё, что в его силах, чтобы у них с Эвелиной было не так.

– Иди сюда. – Каллен подтянул её к себе за пояс, прижался губами к её губам.

Эвелина вздохнула и поддалась к нему всем телом. Он торопливо снял с неё нижнюю сорочку, распустил бондаж, тисками сжимающий грудь (и Каллен ненавидел эту штуку), огладил руками нежную гладкую кожу. Член, поникший за время их ссоры, снова отвердел. Эвелина сама распустила шнуровку на штанах, и они мягко упали на пол. Каллен захватил её губы в медленном глубоком поцелуе, проник языком между зубами. Между бёдер её стало жарко и влажно, и Каллен подхватил девушку на руки, чтобы отнести её на кровать. Эвелина рассмеялась и провела пальцем по сочащейся головке его возбуждённой плоти.

– Мой подарочек, – мурлыкнула она. – Я бы хотела твой потрет. Ты в моей постели, а из одежды на тебе только эта алая лента.

– Может быть, – улыбнулся Каллен, аккуратно опуская её на шёлковые простыни. – На следующий твой день рождения. Рисовать будешь сама.

– Мне нравится твой оптимизм. – Эвелина смотрела на него лукаво из-под опущенных ресниц. – Ты веришь, что через год мы оба будем живы и будем вместе. Ах-ха, – она изогнулась тетивой, когда Каллен нырнул двумя пальцами в её горячее лоно.

– Будем, – ответил он уверенно, потирая большим пальцем нужную точку.

Эвелина вскрикнула и приподнялась на локтях.

– Иди сюда!

Голос её прозвучал требовательно, словно она отдавала приказ своим подчинённым. Каллен не мог не подчиниться, подполз к ней на коленях, так, что гордо стоящий его член почти коснулся её щеки. Эвелина подхватила губами конец ленты и потянула, немного помогла себе руками, развязывая слабые узлы. От этого зрелища у Каллена внизу живота всё скрутило, сжалось, как пружина. Тело била крупная дрожь, и он понятия не имел, откуда у него ещё силы держаться. Откуда силы стоять на коленях и дрожать от мощного возбуждения, а не повалить свою упрямую возлюбленную на спину и не начать вбиваться в неё до потери сознания.

Каллену казалось, что Эвелина развязывала ленту целую вечность, хотя на деле прошло всего несколько минут – свечи не успели оплыть и на дюйм. Как только алая лента упала на пол, Каллен застонал и вошёл в неё одним слитным движением. Жарко, влажно, невыносимо прекрасно. Если бы он был поэтом, воспевал бы её гибкое тело в песнях. Каллен расставил локти по бокам от её головы. Вот так, лицом к лицу, чтобы видеть, как её затапливает наслаждение, как кривятся красивые губы в гримасе страсти и трепещут ресницы. Чтобы ловить губами её стоны, целовать, целовать, целовать.

Каллен двигался быстро, вбивался в неё мощными толчками. Шептал: «Я люблю тебя. Создатель милосердный, как же я люблю тебя». Гладил грудь, аккуратную, словно вылепленную гениальным скульптором, ласкал острые соски, покусывал шею. Почувствовал, как её накрывает волной наслаждения, услышал протяжный крик. Эвелина прогнулась в спине, вцепилась в его плечи, а потом рухнула на постель, обессиленная. Его самого выкрутило, выбросило за пределы сознания. На жалких крохах самообладания он сместился в сторону и упал рядом, чтобы не придавить её своим весом.

– Ты... – она замолчала, словно впервые не знала, что сказать.

Не глядя нашла его руку и переплела их пальцы. На лице Эвелины блуждала счастливая улыбка, и Каллен приподнялся на локте, чтобы удобнее было её целовать.

– Я, – сказал он, убирая налипшую прядь волос с её лица. – Твой, – добавил он.

– Конечно, мой! – Эвелина обняла его обеими руками за шею. – Ты же мне себя подарил.

URL записи

@темы: Священный костёр инквизиции, Ы :), Праздник каждый день..., Dragon Age